Оливер: План Б. Оливер Ронсенвала-ла-ла не был, насколько я могу припомнить, не был знаменит своим смирением. Это долг чести! Протрубите в раковину и вперед – на врага. Смерть неверным! (Кстати до сих пор мы этого не касались. Странно, что вы не поинтересовались этим в прошлый раз. Стюарт – сохранил ли он свой священный нимб, свою крайнюю плоть, или нет? Роялист или Круглоголовый? Как по-вашему? ( Me? Moi? Но, как я уже говорил, вы упустили свой шанс. Хотя, если желаете, а в последнее время Оливер столь плачевно ограничен в средствах, то мы могли бы встретиться после и за соответствующую мзду я бы вам показал. Да, выложил бы свой колышек на блюдце. Снимите это на поларойд. Назовем это – Что Почем). Ну так как – на врага? Сражаться за то, что принадлежит мне по праву, понятиям чести и скреплено соединением рук? Вновь добиться ее и победить? Встать на защиту своего дома? Что скажете?

Стюарт: Что я говорил о том, что я хочу?

Я сказал– «Сейчас я знаю, чего я хочу и не теряю времени на то, чего я не хочу». Это прозвучало очень четко, не так ли? И по большому счету так оно и есть, или так оно и было. Но, как я теперь понимаю, только применительно к простым вещам, неважным вещам. Ты хочешь это, ты это получаешь. Или не получаешь.

Тогда как с важными вещами… «Хочу» может привести к тому, что вы это получите, но получить – еще не конец. Это лишь ставит перед тобой новые вопросы. Помните, Оливер сказал, что его бизнес план состоит в том, чтобы получить Нобелевскую премию? Думаю вы согласитесь, что у него больше шансов на то, чтобы три раза подряд выиграть в лотерею. Но лишь на секунду, вообразите, что он получит то, чего желает. Вы думаете это решит его проблемы и он заживет счастливо? Я так не думаю. Можно сказать, что легче никогда не получить, а лишь желать. Правда жизнь, в которой только хочешь и не получаешь, может быть невероятно горькой. Уж поверьте мне.

Или я просто ухожу от темы? Рассуждать о том, чего я хочу и даже не упомянуть имени Джиллиан.

Софи: Стюарт – мой папа, а папа – папа Мэри, вот почему папа стал как не от мира сего. (Нет, мы еще не знаем как это называется у взрослых).

Так что может быть решение для папы и мамы – завести еще одного ребенка? Тогда получается два к одному.

По-моему это блестящая идея! Просто блестящая. А вы как думаете?

Джиллиан: Ничего не вышло. Вот в чем правда. Десять лет назад я разыграла сцену, в результате которой я надеялась Стюарт почувствует себя свободным. Но похоже это привело к обратному результату. Я надеялась, что он увидит, что моему браку с Оливером не стоит завидовать и это снимет его в крючка. Знаете, когда он в первый раз уехал в Америку, он посылал мне огромные охапки цветов. Анонимно. Я поговорила кое с кем в службе доставки, придумала историю о предполагаемом сексуальном маньяке и они заверили меня, что все заказы были сделаны через Вашингтон. И нет нужны говорить, что Стюарт – единственный, кого я там знаю. И конечно Оливер тоже знал. Просто мы никогда не касались этой темы. Потом мы переехали во Францию, но и там он нас выследил. Поэтому я устроила это представление посреди улицы, зная, что Стюарт будет наблюдать за нами. Но я сильно просчиталась – потому что в результате Стюарт должно быть вбил себе в голову, что он должен меня спасти. Все эти годы я думала, что с ним все в порядке, что у него своя жизнь, что все наладилось и он залечил раны. Если бы вместо этого он увидел бы правду – что Оливер и я были счастливы вместе, а так оно тогда и было, может это его бы освободило? Может тогда его жизнь сложилась бы совершенно иначе? Может он бы никогда не вернулся? Это вопрос без ответа, вопрос, на который не может быть ответа. Жизни, которые можно было прожить, но которые остались не прожиты. Неиспользованные возможности, позабытые выборы. Что вы думаете?

Оливер: План В. Помните, что сказала мне доктор Робб? Да, что чувство, что лучше уже не станет есть составляющая часть депрессии. Что ж, я склонен согласиться, хотя у меня иное толкование. Когда-то в студенческие годы мне случалось пропустить стаканчик-другой с молодым доктором, недавно получившим степень. Одним запойным вечерком он выглядел меланхолично. Старшие коновалы в тот вечер предложили ему – так как он уже вступил в братство – сообщить собравшимся родственникам непоправимо дурные вести о пациенте, которого подтачивал, глодал, а потом и вовсе пожрал разъедающий плоть рак. Моему приятелю никогда раньше не случалось был вестником смерти и он был неискушен в искусстве дипломатии, но тем не менее, как мне кажется, то, как он сообщил убитой горем родне, что их возлюбленный муж, сын и отец семейства вскоре сыграет в ящик, было достойно самого Генри Уоттона. Что именно ты им сказал, осведомился я и его слова все еще, спустя долгие годы, отдают эхом – «Я сказал им, что ему уже не станет лучше».

Так юн и уже так мудр! Разве кому-нибудь из нас станет лучше? Конечно нет, в том смысле, который вкладывают в это философы. Не в том смысле, который вкладывают в это те, кто гадает на кофейной гуще. Чувство, что тебе уже не станет лучше, действительно составляющая часть депрессии, но в каком смысле? Доктор Робб видит в этом симптом, Оливер видит в этом причину. Никому из нас не станет лучше, так зачем же посылать честных послов от медицины за границу, чтобы они врали во благо своей страны? План В состоит в том, чтобы просто принять то, что есть. Мы все в одной лодке, просто некоторые понимают, что в лодке пробоина ниже ватерлинии, а остальные слепо гнут спины и налегают на весла, пока не накалятся уключины.

Обратите внимание на это клише. Хуже того, на заранее обреченную на провал попытку вдохнуть в него жизнь. Какой позор. Олли, радость моя, тебе должно быть стыдно. Но, скажу я в свою защиту, до чего это верно. Что есть наша жизнь как не обреченная на провал попытка оживить клише?

Стюарт: Я вот что имею ввиду, говоря «все сложнее». Пока я отсутствовал все эти годы, та Джилл, которую я таскал с собой, в буквальном смысле слова – таскал фотографию, о которой меня тут постоянно расспрашивают – та Джилл была Джилл, которую я знал тогда, Джилл, которую я полюбил. И это нормально, так? А когда я вернулся я сказал себе, что она ничуть не изменилась. То есть, у нее теперь девочки и она иначе убирает волосы, и она немного прибавила в весе, и она больше не носит ничего из того, что я помню, и она живет в стесненных обстоятельствах, но для меня она осталась совершенно такой жевсе такая же. Так ли это? Может я просто не хочу признать, что живя с Оливером все эти годы, она тоже могла измениться? Живя с ним вместе, прислушиваясь к его второсортным мнениям. Как я уже говорил, речь идет о показателях МСН и ДДН. Не утопично ли полагать, что она все та же женщина, которую я когда-то полюбил? В конце концов, я изменился за прошедшие годы. И, как я вам заметил при встрече, вы тоже изменились.

Секс ничего не прояснил. Напротив, я понял, что обманываю себя, считая, что дело закрыто, что я всегда любил Джилл, всегда любил и всегда буду любить. Потому что та Джилл, о которой я сейчас говорю, это Джилл, какой она была двенадцать лет назад. Я знаю, что ту Джилл я буду любить всегда. Всегда. Жесткий диск, как я уже говорил. Пришлось бы вызвать крепких ребят с молотками, чтобы разбить мое сердце. Но что насчет той Джилл, какой она стала сегодня? Мне придется полюбить ее по новой? Или может я уже наполовину люблю ее? На четверть? На три четверти? Вам случалось попадать в подобное положение? Я блуждаю в потемках. Думаю, самое правильное было бы считать, что хотя мы оба изменились, мы менялись одном направлении, так что мы не «разошлись», как принято говорить, хотя фактически и разошлись. И еще – даже лучше – и самый большой вопрос – Сможет ли она полюбить меня снова? Или – еще лучше – еще больше полюбить меня в этот раз? Скажите, это возможно?